По
происхождению, пр. Пахомий был Египтянин Верхней Фиваиды, по вере язычник, но
лета юности провел в чистоте и непорочности. Эта чистота нрава дала ему
возможность ощутить присутствие неземных начал жизни в жителях города
Оксиринфа, когда взятый в военную службу на 20 году своем, миновал он вместе с
другими этот город и видел необыкновенное родственное к себе и своим соратникам
радушие его обитателей. Узнав, что они потому таковы, что были христиане, он
тут же положил в сердце своем, если возвратится живым с войны, принять христианство и
жить по духу его.
Возвратившись
в добром здоровье, он крестился в своем селении Шенобоске и, по некоем видении
во сне, исполнившем сердце его пламенным влечением к пребыванию с единым Богом,
удалился в пустыню к известному в той местности отшельнику Паламону.
Паламон
сначала отказывался принять его, указывая на крайние лишения и суровость своей
жизни, но потом, удостоверившись, что Пахомий искренно готов на всякого рода
труды самоумерщвления, и что их-то именно и
искал, принял его в свое руководство, ввел в свою келию и скоро потом облек в
иноческое одеяние.
Оба
они проводили время в молитве, псалмопении,
взаимном собеседовании и особном богомыслии. Рукоделием их было прясть
волну и готовить власяницы. И они не щадили себя,
занимаясь этим делом, не потому, чтобы нужда большая заставляла это делать, а
для того, чтобы всегда иметь под руками, чем помочь нуждающемуся. Не меньше
сего и для того, чтобы преутруждать и держать в утомлении плоть свою.
Паламон
особенно требовал от Пахомия, чтобы он навыкал проводить
ночи в бдении. И, если замечал, что сон начинал одолевать его во время
ночной службы, выводил его вон из келии и заставлял переносить песок с одного
места на другое, говоря: «Бодрствуй, Пахомий, чтобы иначе не искусил тебя враг
и не похитил плода трудов твоих». Так приучал он его побеждать
сон, располагая почасту целые ночи проводить
в молитве и псалмопении. Было также у них в обычае во время молитвы простирать
руки свои в виде креста. Такое положение поддерживало внутренний жар и отражало
приступы дремания.
Пищею им служил хлеб с солью, к чему они
прибавляли, хоть очень редко, какую-нибудь зелень, без масла однако же и без
уксуса, напротив иногда подмешивали пепла, для большего умерщвления вкуса.
Однажды
в день Пасхи, Паламон велел ученику своему приготовить обед т.е. ради
торжественности дня, поставить трапезу несколько пораньше обыкновенного.
Пахомий, полагая, что если все христиане радуются и веселятся в этот день
преславного воскресения Христова, то можно и ему без нарушения закона
иноческого самоумерщвления угостить своего духовного отца несколько получше,
чем всегда, приправил приготовленную им зелень, положив в нее немного масла и
уксуса.
Но
Паламон, лишь только по обычной пред трапезой молитве, подошедши к столу,
взглянул на приготовленное, как ударив себя в лоб рукою и прослезившись,
воззвал: «Мой Спаситель распят, а я буду есть с маслом», - и никак не
согласился коснуться приготовленного, сколько ни упрашивал его Пахомий. Так что
пришлось принять зелень. Тогда он сел за стол и не вкусил с учеником своим и в
этот день ничего, кроме хлеба с солью, как обычно.
Пахомий
тщательно внимал урокам своего старца, старался
усвоять себе примеры его жизни и строго бодрствовал над своею душою. Всеусильно
заботился хранить ее в совершенной чистоте, подавлять появлявшиеся в ней
порочные движения, при первом их возникновении, внедрять в сердце добрые
расположения, отсекать суетные пожелания вещей мирских и возгревать одни лишь
желания благ вечных, непрестанно размышлять о деле спасения, как оно начертано
Духом Святым в Божественном Писании. Особенно же преуспевать в смирении,
кротости, терпении и чистоте намерений. Успехи, какие оказал он во всех
сих добродетелях, были так заметны, что старец его не мог смотреть на сие без
удивления и не чувствовать в душе своей особенного от того утешения.
В
отношении к телу своему, пр. Пахомий был очень безжалостен, и утомлять его трудом и всячески озлоблять жаждала
душа его. Так, например, отходя по обычаю в даль пустыни, покрытой колючками,
собирать дрова, он спокойно терпел, когда уязвляемы были ноги его спицами,
вонзавшимися иногда глубоко, или были порезываемы острыми кремневыми камушками.
Он воодушевлял себя к перенесению этого воспоминанием о терновом венце,
уязвлявшем голову Спасителя и о гвоздях, коими пригвождены были руки и ноги Его
к древу креста.
В
этой пустыне иногда любил он замедлять подолее и углубляться в нее подалее,
чтоб в глубине пустынной тишины свободнее
предаваться молитве и умносердечной беседе с Богом. Тут он изливал пред
Ним душу свою в любительном к Нему устремлении всем существом своим, и с теплою
верою повергал себя в Его вседержительную десницу, умоляя Его о вразумлении и
укреплении в борьбе с врагами спасения. Но не собою одним ограничивалась молитва его.
Со времени обращения он всех людей, паче же христиан, обнимал своею любовью, и,
молясь, не забывал поминать и всех в молитве, прося предохранить их от сетей,
которые враг расставляет на всех путях жизни нашей.
Господь,
внушавший ему такие теплые чувства любви, потому что предназначал его послужить
спасению душ многих, открыл ему, наконец, волю Свою об этом во время одной из
таких пламенных молитв, в наиболее уединенном месте. Это было в Тавенне, как
называлась или какая-либо местность пустыни, или остров на Ниле, недалеко от
города Сиены.
В то
время, как он молился с особенною теплотою и продлил молитву свою паче
обыкновенного, услышал глас свыше, говоривший ему: «Здесь утверди пребывание
свое, Пахомий, и устрой монастырь, ибо придут к тебе многие, возжаждав соделать
свое спасение в иноческом образе жития, и ты будешь руководить их по правилу,
которое я тебе тотчас пошлю. В то же мгновенье предстал ему Ангел в одежде
великого иноческого образа, – в схиме и вручил ему медную дщицу, на которой
были начертаны правила постнического жития, для имевших поступить под его
руководство.
Что
написано было на дщице, о том пишет Палладий в «Лавсаике», за ним
повторяют тоже Созомен, Дионисий Малый и Никифор Каллист в цитованных в
предыдущей сноске местах. Приводим слова Палладия:
1) Позволяй каждому есть по потребности.
2) Назначай им труды, соразмерные с силами
каждого.
3) Не возбраняй ни поститься, ни есть.
4) Труды тяжелые возлагай на тех, которые крепче
силами и больше едят; а малые и легкие назначай слабым, которые не привыкли к
подвижничеству.
5) Кельи устрой отдельные, в одном здании, и в
каждой келии пусть живут по три.
6) Пища пусть предлагается для всех вместе.
7) Спать не должны они лежа, но пусть устроят
себе седалища с отлогими задниками и спят на них сидя, постлавши постель свою.
8) На ночь они должны оставаться в льняных
левитонах и препоясанные.
9) У каждого должна быть белая козья (или овечья)
милоть, без которой они не должны ни есть, ни спать.
10) К принятию Тайн Христовых по субботам и
воскресеньям да приступают только в кукуллие (наглавнике), развязав пояс и
снявши милоть.
11) А наглавники-кукуллии Ангел назначил им без
подвязок, как у детей, и на них приказал положить изображение пурпурного
креста.
12) Братию он повелел разделить на 24 чина
(отряда), по числу 24 букв греческих, так чтобы каждый чин означался особою
буквою от альфы и виты по порядку до омеги; чтобы, когда Авве нужно будет
спросить или узнать о ком-либо из столь многих братий, он спрашивал у своего
помощника в каком состоянии находится чин альфы или чин виты,
– отнеси благословение чину ро. Наименование каждой буквы уже само
собою указывало бы на означаемый ею чин. Инокам более других простым и
незлобивым, продолжал Ангел, дай имя иоты (ι), а непокорных и
крутых нравом отметь буквою кси (ξ), выражая таким образом
самою формою буквы свойство наклонностей, нравов и жизни каждого чина. Знаки
сии будут понятны только духовным.
13) На доске было написано еще, что если придет
странник из другого монастыря, где живут по другому уставу, он не должен ни
есть, ни пить вместе с ними. Только тогда, как, находясь в дороге, будет
странноприят кто-либо из учеников Пахомия, может он вкушать пищу с иноком,
чуждым их устава.
14) Сторонний никто не должен входить в
монастырь, а однажды вошедший должен оставаться с ними навсегда.
15) К высшим подвигам, прежде трех лет испытания,
не допускай новичка; только после трех лет, когда пройдет он тяжелые
послушания, пусть вступит на это поприще.
16) За трапезою головы у всех должны быть покрыты
кукуллием, чтоб один брат не видал, как ест другой.
17) Не должно также разговаривать во время
трапезы, ни смотреть по сторонам, и только на стол или в блюдо.
18) Если что нужно, о том пусть дают знать
знаками тем, кои состоят на череде столовщиков.
19) Ангел положил совершать монахам в продолжение
каждого дня 12 молитв, также вечером 12, ночью 12 и три в 9-м часу.
Когда
же св. Пахомий сказал на это, что молитв мало, Ангел говорит ему: «Я положил
столько для того, чтобы и слабые удобно, без отягощения, могли выполнять правило.
Совершенные же не имеют нужды в уставе, ибо, пребывая наедине в келии, они всю
жизнь свою проводят в созерцании Бога. Устав дал я тем, у которых ум еще не
зрел, чтобы они, хотя, как непокорные рабы, по страху к господину, выполняя
общее правило жизни, достигали свободы духа».
Дав
такой устав и тем исполнив свое служение, Ангел удалился.
Пр.
Пахомий, по великой преданности своему старцу, отцу духовному, не мог скрыть от
него бывшего ему откровения. Почему, возвратившись, все рассказал ему и упросил
его сходить вместе с ним на то место, где Бог такую явил к нему
милость. Паламон, видя в этом прямое указание Божие, возблагодарил Бога за
такое благоволение к ученику своему и охотно согласился исполнить его желание.
Пришедши
на место, они построили там вместе небольшую келию и призвали Божие на нее
благословение. Паламон пробыл там несколько времени, наконец, сказал: «Так как
Богу угодно, чтобы ты, сын мой, пребывал на этом месте, то оставайся здесь, а я
пойду в свою келию, только завет положим между собою не покидать друг друга, а
посещать себя взаимно, пока угодно будет Господу сохранить меня в животе сем».
Пахомий с радостью на сие согласился и был верным исполнителем сего завета до
самой смерти старца, которая, впрочем, не замедлила.
Паламон,
возвратясь в свою келию, начал чувствовать острые припадки боли во
внутренностях, от крайнего воздержания, каким томил себя и которое не
переставал продолжать, несмотря на начавшуюся уже болезнь. Некоторые
отшельники, пришедшие посетить его, и видя его изнеможение, умоляли его
послабить себе на время, чтоб в конец не расстроить тела своего. Он сначала и
сдался было на их представления, но скоро опять воротился к обычным строгостям
говоря: «Если св. мученики Христовы до конца претерпевали всякий род мучений, и
отрезание членов, и огненное жжение, и глав отсечение ради Бога, в Которого
всем сердцем веровали, то как могу я согласиться отложить малое мое терпение,
которое решился я понесть Христа ради, – и поблажить телу своему, от которого
ничего доброго ждать не могу?» – и остался при своих строгостях подвижнических
до конца жизни, который был уже недалек.
Пр.
Пахомий не отходил от него во все это время, оказывая самое нужное о нем
попечение, до тех пор, пока, на его же руках, старец любимый и дух свой предал
Господу. Отдав должное почившему и честно предав тело его погребению, пр.
Пахомий возвратился наконец в свою келию и продолжал обычные свои труды в жизни
по Богу.
Бог
утешил его в понесенной им потере старца прибытием к нему старшего брата
Иоанна, который, слыша о его строго богоугодной жизни, пришел к нему в желании
и себе идти тем же путем. Радость и утешение были велики, и с той, и с другой
стороны, ибо пр. Пахомий со времени своего крещения не видал никого из своих родных.
Сошедшись теперь в одном намерении, они начали жить во взаимнопоощрении к
добрым делам и подвигам.
День
и ночь поучались они в заповедях Господних, чтобы вернее сообразовать с ними
жизнь свою и нрав свой. Каждодневно раздавали они бедным, что оставалось от
содержания себя, добываемого трудами рук, не заботясь о завтрашнем дне. Одежда их была из полотна, и они переменяли ее только
тогда, как настояла нужда помыться. Пахомий, впрочем, под исподом часто надевал власяницу, чтобы
действеннее укрощать буйство плоти. И скудостью питания также не переставал он
томиться, не вкушая и хлеба в сытость.
Но что гораздо смирительнее для тела, он не ложился, когда надлежало спать, а садился посреди келии, не подпирая себя ни с какой стороны. Этот подвиг нес он в продолжении 15 лет. В одно время совсем не спал он целых 40-дней, и просил Бога дать ему силу навсегда обходиться без сна, чтобы быть в состоянии удобнее препобеждать невидимых врагов нашего спасения.
Не видно, чтоб Бог услышал
его прошение, но в его молитве нельзя не видеть, с какою ревностью вооружался
он против плоти, столько доступной вражеским воздействиям во искушение духу,
даже и всегда бодрому.
(«Древние иноческие уставы, собранные
свт.Феофаном Затворником»», изд.Спасо-Преображенского Валаамского монастыря,
М., 1994, с.11-19)
Комментариев нет:
Отправить комментарий