Правила общежития по св.Василию Великому

УСТАВ

СВЯТАГО ВАСИЛИЯ ВЕЛИКАГО,

СОДЕРЖАЩИЙ ТЕОРИЮ И ПРАКТИКУ ПОДВИЖНИЧЕСТВА ВООБЩЕ

1.

Иночество св. Василия Великого и устроение им

монастырей.

       Но, как поминалось уже, св. Василий, хоть не отвергал одиночества, предпочитал, однако ж ему общежитие. Почему встретив в одном месте несколько одиночников, он убеждал их соединиться вместе и составить общежительное братство. Они согласились. Чтоб не изменилось это их намерение, св. Василий после личнаго их убеждения, писал потом к ним (Пис. 287).

       «Думаю, что по благодати Божией, не имеете вы нужды ни в каком другом убеждении, после тех бесед, какия лично имел я с вами, убеждая всех вас принять совокупное житие в подражание Апостольскому образу жизни, что и приняли вы как доброе наставление и возблагодарили за сие Господа. Итак, поелику сказанное мною не одни слова, но такие уроки, которые должны быть приведены в действие, к пользе для вас самих, которые их приняли, к успокоению для меня, которым предложен этот совет, к славе и похвале имени Христова, которое призвано на вас; то по сему самому послал я к вам возлюбленнаго брата нашего, чтобы он и усердных узнал, и ленивых возбудил, и противящихся привел для меня в известность, потому что велико мое желание и видеть вас соединенными вкупе и слышать о вас, что любите вы не жизнь, никем не свидетельствуемую, но соглашаетесь лучше все быть друг для друга и охранителями строгого исполнения правил и свидетелями успехов. Таким образом каждый из вас и сам за себя и за преуспеяние брата получит совершенную награду, к приобретению которой должны вы и словом, и делом все споспешествовать друг другу в непрестанных собеседованиях и убеждениях. Паче же всего убеждаю вас соблюдать. в памяти веру отцев и не приходить в колебание по внушениям старающихся совратить вас в вашем безмолвии; ибо знаете, что и строгость жития, не просвещенная верою в Бога, неполезна сама по себе, и правая вера без добрых дел не в состоянии поставить нас пред Господом, но что должно быть то и другое вместе, «да совершен будет Божий человек», и да не храмлет жизнь наша от недостатка в чем-либо; потому что спасает нас вера, как говорит Апостол, любовью споспешествуема (Гал. 5,6)».

 

       Это писано о вступлении в общежитие; а как надлежит жить собравшимся во едино и каких правил держаться, это изобразил св. Василий в письме, похожем на окружное послание, которое написал он, как догадываться можно, тотчас по вторичном удалении в Кесарию (в 366 г.) и в котором описывает, какова должна быть мироотречная жизнь в совершенстве. Это 22-е письмо.

 

       «В Богодухновенном Писании много правил, которые обязаны наблюдать возревновавшие о благоугождении Богу. Но я почел необходимым сделать краткое напоминание, по указанию самого богодухновенного Писания, пока о тех только обязанностях, о которых у вас теперь предложен вопрос».

       «Христианин должен иметь образ мыслей, достойный небесного звания, и жить достойно Евангелия Христова. Христианину не должно рассеиваться и чем-либо отвлекаться от памятования о Боге и о Его воле и судах. Христианин, став во всем выше оправданий по закону, не должен ни клясться, ни лгать. Он не должен хулить; не должен обижать; не должен ссориться; не должен мстить сам за себя; не должен воздавать злом за зло; не должен гневаться. Он должен быть долготерпеливым, переносить все, что бы то ни было; а кто делает неправду, того обличать благовременно, не с страстным движением, чтобы отмстить за себя, но с желанием исправить брата, по заповеди Господней. Об отсутствующем брате не должен он говорить ничего с намерением очернить; это есть клевета, хотя бы сказанное было справедливо. Надобно отвращаться от человека, который наговаривает на брата. Не должно говорить шуточного. Не должно смеяться и терпеть смехотворцев. Не должно празднословить и говорить что-нибудь такое, что не служит, ни к пользе слушающих, ни к какому-нибудь необходимому, или дозволенному нам Богом делу».

       «Почему занимающиеся работами должны, сколько можно, стараться, чтобы работа производилась в безмолвии, и чтобы самые даже добрые речи вели у них те, кому по испытании поручено устроят слово к созиданию веры, да не будет оскорбляем Дух Святый Божий. Никто из пришлых не должен самовольно подходить к кому-либо из братий, или разговаривать с ним, пока приставленные смотреть за общим во всем благочинием, не рассудят, угодно ли сие Богу к общей пользе».

       «Не должно порабощаться вину, желать вкушения мяс, и вообще быть сластолюбивым в рассуждении яств или пития; потому что подвизающийся воздерживается во всем. Данного каждому в употребление не должно почитать собственностью, или припрятывать; но с заботливостью надобно смотреть на все сие, как на принадлежащее Владыке, и не проходить без внимания даже мимо того, что по случаю брошено, или оставлено в небрежении».

       «Никто не должен быть господином даже себе самому; но каждый как отданный Ботом в услужение единодушным братиям, сообразно с сим обязан, и рассуждать обо всем и делать все, пребывая впрочем в собственном своем чине. Не должно роптать ни при недостатке потребного, ни при утомлении от дел; потому что судят о каждом те, кому предоставлена на это власть».

       «Не должно дозволять себе ни крика, ни другого какого вида, или движения, которыми показываются раздражительность, или уклонение от несомненной уверенности в присутствии Божием. Голос должно соразмерять с потребностью. Не должно отвечать кому-либо, или делать что-нибудь, дерзко, или презрительно, но надобно показывать во всем скромность, и ко всем почтительность. Не должно с умыслом мигать глазом или употреблять другой какой знак, или движение члена, которые оскорбляют брата, или выказывают презрение».

       «Не должно стараться о нарядности в одежде или в обуви: это суетность. К удовлетворению телесных потребностей должно пользоваться не дорогим. Ничего не должно издерживать сверх потребности и для пышности: это — злоупотребление».

       «Не должно искать чести и домогаться первенства. Каждый должен предпочитать себе всех. Не должно быть непокорным».

       «Не должно в праздности есть хлеб тому, кто способен работать, а занявшийся исполнением чего-либо в славу Христову должен принуждать себя к ревности в деле, по мере сил. Каждый должен, с одобрения настоятелей, с разумом и убеждением так делать все, не исключая вкушения пищи и пития, чтоб это делалось во славу Божию. Не должно от одного дела переходить к другому, без одобрения тех, кто приставлен распоряжаться сим, разве неминуемая нужда позовет кого вдруг на помощь обессилевшему. Каждый обязан пребывать в том, к чему приставлен, а не должен, преступая меру собственной обязанности, приниматься за непорученное ему, разве имеющие власть распоряжаться сим признают кого нуждающимся в его помощи. В одной рабочей не должно никому быть из другой рабочей. Не должно ничего делать из соперничества, или по желанию превзойти кого-нибудь».

       «Не должно завидовать доброй славе другаго, и радоваться чьему-либо недостатку. В любви Христовой надобно скорбеть и сокрушаться о недостатках брата, радоваться же ею преуспеянию. Не должно равнодушно смотреть на согрешающих, или умалчивать о них. Обличающий должен обличать со всяким сердоболием, в страхе Божием, и в намерении обратить грешника».

       «Обличаемый, или получающий выговор должен принимать сие охотно, признавая, что в исправлении состоит собственная его польза. Когда обвиняют кого, никто другой при обвиняемом, или и при других, не должен делать возражения. А если кому обвинение кажется неосновательным, то должен повести слово с обвинителем наедине, и убедить его, или сам убедиться... Каждый, сколько есть у него сил, должен врачевать того, кто имеет что-нибудь против него. На согрешившего и покаявшегося не должно помнить зла, а надобно простить ему от сердца».

       «Кто говорит, что покаялся во грехе, тот должен не только сокрушаться о том, в чем согрешил, но и принести достойные плоды покаяния. Кто вразумлен был касательно прежних своих грехов и сподобился получить отпущение оных, тот, если грешит опять, уготовляет себе суд гнева, строжайший прежнего. Кто по первом и втором увещании остается в своем прегрешении, о том должно объявить настоятелю, — и тогда, получив выговор при многих, придет, может быть, в стыд. А если и в таком случае не исправится, надобно уже отсечь его, как соблазн, и смотреть на него, как на язычника и мытаря, для приведения в безопасность ревностно трудящихся в прохождении послушания, по сказанному, что при падении нечестивых приходят в страх праведные. Но должно и плакать о нем, как о члене, отсеченном от тела».

       «Не должно допускать, чтобы солнце заходило в гневе брата; иначе ночь может разлучить обоих, и оставить им неизбежное осуждение в день суда. Не должно отлагать времени своего исправления; потому что утрешний день не верен для нас: многие, замыслив многое, не дожили до утрешнего дня».

       «Не должно даваться в обман пресыщенному чреву, от которого бывают ночные мечтания. Не должно развлекаться непомерною работою, и преступать пределы умеренности, по сказанному Апостолом: «имеюще же пищу и одеяние, сими довольни будем» (1 Тим. 6, 8); потому что обилие сверх потребности выказывает любостяжательность; а «любостяжательность» осуждается, как «идолопоклонство» (Кол. 3, 5). Не должно быть сребролюбивым, и не нужно собирать сокровища каких не надобно. Приходящий к Богу должен возлюбить нищету во всем, и быть пригвожден страхом Божиим, подобно сказавшему: «пригвозди страху Твоему плоти моя; от судеб бо Твоих убояхся» (Пс. 118, 120).

       «Да дарует же вам Господь, со всем убеждением приняв сказанное, во славу Божию явить плоды достойные Духа, по благоволению Бога и содействием Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.»

 

       Таковы письма—плод попечения об общежительниках; но св. Василий не презирал и уединенников, и если кто не желал вступать в братство, а оставался уединенником, не покидал его своим попечением, а старался только оградить его жизнь достодолжными правилами, чтоб и ему благонадежно достигнуть искомого спасения и совершенства о Христе Иисусе.

 

(«Древние иноческие уставы, собранные свт.Феофаном Затворником», изд.Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994, с.232-237)

Мироотречная жизнь по св.Василию

 

УСТАВ  СВЯТАГО ВАСИЛИЯ ВЕЛИКАГО,

СОДЕРЖАЩИЙ ТЕОРИЮ И ПРАКТИКУ ПОДВИЖНИЧЕСТВА ВООБЩЕ

1.

Иночество св. Василия Великого и устроение им

монастырей.

          Св. Григорий и теперь не мог тотчас поспешить к св. Василию, и извещая (между письмами св. Григория не сохранилось такое; но что оно было, видно из ответа св. Василя Пис 2.) его о сем, просил между прочим описать, как течет у них жизнь и как проводится время. Св. Василий, отвечая ему, написал полную картину мироотречной жизни, которая у него на деле только начиналась, в уме же созерцаема была во всех подробностях. Это письмо можно назвать предначертанием будущего устава, или изображением того идеала жизни, какой образовался у св. Василия во время его путешествий и какой осуществить неудержимо стремился он теперь. Вот это письмо с небольшими сокращениями.

       «Положение места, говоришь ты, не много значит и не может в душе твоей произвести сколько-нибудь влечения к тому, чтобы жить с нами вместе, пока не узнаешь чего-нибудь о нашем образе жизни и о препровождении у нас времени. Рассуждение достойное твоей души!

       «Но я стыжусь и писать о том, что сам делаю в этой пустыне ночь и день. Ибо хотя и оставил я городскую жизнь, как повод к тысячам зол, однако же никак не мог оставить самого себя. Но похожу на людей, которые по непривычке к плаванию на море, приходят в изнеможение и чувствуют тошноту, жалуются на величину корабля, как на причину сильной качки, и перейдя с него в лодку или в малое судно, и там страждут тошнотой и головокружением; потому что с ними вместе переходят тоска и желчь. Подобно сему в некотором отношении и мое положение; потому что нося с собою живущие в нас страсти, везде мы с одинаковыми мятежами, а потому немного извлекаем пользы из этого одиночества.

       «Что же надлежало нам сделать, и с чего начать, чтобы идти по следам Вождя нашего спасения? ибо Он говорит: «аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет (Мф. 16, 24).—Вот что:

       «Надобно стараться иметь ум в безмолвии. Как глаз, который в непрестанном движении, то вертится в стороны, то обращается вверх и вниз, не может ясно видеть того, что пред ним, а напротив того, если хочешь сделать, чтобы зрение его было ясно, надобно устремить взор на один видимый предмет; так и ум человеческий,— если развлечен тысячами мирских забот, не может ясно усматривать истину. Как не связанного еще узами брака приводят в смятение неистовые пожелания, неудержимые влечения и какие-то мучения любви, так вступившего уже в супружество встречает новое волнение забот: когда нет детей, желание иметь их, а когда есть дети, попечение об их воспитании; охранение супруги, рачение о доме, надзор за служителями, утраты по дого ворам, споры с соседями, тяжбы в судах, опасности в торговле, труды в земледелии. Каждый день приносит с собой свое омрачение душе, — и ночи, получая в наследство дневные заботы, обольщают ум теми же представлениями. Один только способ избежать сего: это - удаление от мира сего.

       «Удаление от мира состоит не в том только, чтоб телом быть вне мира, но чтоб и душой оторваться от всех пристрастий. Это прежде всего исполняет душу безмятежием, делая ее свободною от всех попечений и забот мирских и житейских, и давая ей возможность принимать во всей силе напечатлеваемое Божественным учением.

       «Вместе с сим оно вводит в уединение и отстраняя от обычаев мирских, питающих страсти, с первого шага укрощает их и дает разуму способ совсем отсечь их от души. Как не трудно одолевать укрощенных зверей, так пожелания, гнев, страх и скорби, — этих злых и ядовитых зверей в душе, удобнее преодолевать силою разума, когда они усыплены безмолвием, и не приводятся в рассвирепение постоянным раздражением.

       «Так уединенное безмолвие служит началом очищения, когда ни язык не произносит чего-либо человеческого, ни глаза не заняты рассматриванием доброцветности и соразмерности в телах, ни слух не расслабляет душевного напряжения слушанием песней, сложенных для утех, или разговорами людей шутливых и смехотворных, что, обыкновенно, всего более ослабляет душевные силы. Ум, не рассеяваясь по внешним предметам, и не развлекаясь миром под влиянием чувств, входит в самого себя, а от себя восходит к мысли о Боге; озаряемый же этою добротой приходит в забвение о самой природе; душа не увлекается ни попечением о пропитании, ни хлопотами об одеждах, но, будучи свободна от земных забот, всю свою ревность обращает на приобретение вечных благ, на то, чтобы возрастали в ней целомудрие и мужество, справедливость и благоразумие, а равно и прочие добродетели, которые, состоя под сими родовыми добродетелями, обязывают ревнителя всякое дело в жизни исполнять должным образом.

       «Сим образом устрояется жизнь полная благочестивых упражнений, питающих душу Божественным. И что блаженнее сего — на земле подражать лику ангелов: при самом начале дня поспешать на молитву, чествовать Создателя песнями и пеньями; потом, когда воссияет совершенно солнце, принявшись за дела, и везде имея при себе молитву, приправлять свои работы псалмопением, как солью; потому что песненные утешения приносят душе беспечальное и радостное успокоение?

       «А самый главный путь, которым отыскиваем то, к чему обязывает нас долг, есть изучение боговдохновенных Писаний, потому что в них находим мы правила деятельности, и в них жития блаженных мужей, представленныя в письменах, подобно каким-то одушевленным картинам жизни но Богу, предлагаются для подражания добрым делам. В чем бы кто ни сознавал себя недостаточным, занимаясь Писанием, в нем, как бы в общей какой врачебнице, находит врачевство, пригодное своему недугу: у Иосифа учится целомудренным поступкам, у Иова — терпению, у Давида и Моисея—кротости и безгневию. И как живописцы, когда пишут картину с картины, часто всматриваясь в подлинник, стараются черты его переносить в свое произведение; так и возревновавший о том, чтобы соделаться совершенным во всех частях добродетели, должен при всяком случае всматриваться в жития святых, как бы в движущиеся какие изваяния, и что в них доброго, то чрез подражание делать своим.

       «Опять если за чтениями следуют молитвы, то душа, движимая любовью к Богу, приступает к ним бодрее и зрелее. Прекрасна же молитва, уясняющая в душе мысль о Боге. А посредством памятования водруженная в нас мысль о Боге есть вселение в нас самого Бога. Таким образом делаемся мы храмом Божиим, когда непрестанное памятование о Боге не прерывается земными заботами и ум не возмущается внезапными страстными движениями, но избегающий всего Боголюбец уединяется в Боге, отражая от себя страсти, приманивающия его к невоздержанию, и проводит время в занятиях, ведущих к добродетели.

       «Смиренному и сокрушенному образу мыслей приличны взор печальный и потупленный в землю и небрежность о наружности. Что плачущие делают с намерением, то у нас должно выказываться ненамеренно. Надобно, чтобы хитон был собран на теле поясом; подпояска же чтоб лежала не выше чресл (это было бы жепоподобно), и не так слабо стягивалась, чтоб хитон мог развеваться (это было бы рассеянно). Походка должна быть не медленная, которая изобличала бы душевное расслабление, и опять не скорой и торопливой, которая обнаруживала бы исступленныя движения души. Цель одежды одна — служить для плоти покровом, достаточным зимою и летом. Хорошо, если хитон имеет столько толщины, что надевший его может согреться, не имея нужды в другом. Обувь должна быть по цене дешевая, но достаточно удовлетворяющая потребности.

       «Как в одежде надо предпочитать необходимое, так в пище удовлетворит нужде хлеб, жажду утолит у здорового вода, и еще варенья из семян могут поддерживать в теле крепость для необходимых потребностей. Вкушать пищу должно не обнаруживая бешеной жадности, но во всем соблюдая твердую и степенную воздержность от удовольствий, имея ум не праздным от мысли о Боге даже в это самое время, и самое свойство снедей и устройство приемлющего их тела обращая в побуждение к славословию Устроителя вселенной, Которым примышлены разные роды снедей, приспособленные в свойству тел.

       «Молитвы пред вкушением пищи должно совершать достойно даров Божиих, какие и теперь подаются, и сберегаются на будущее время. Молитвы же по вкушении пищи пусть содержат в себе и благодарение за дарованное и прошение обетованного.

       «На принятие пищи должен быть назначен один определенный час, и при том один и тот же, в продолжение известного срока, так чтобы из двадцати четырех часов в сутках он только один употребляем был для тела, все же прочие часы проводил подвижник в умном делании.

       «Сон должен быть легкий, от которого без труда можно пробудиться, и какой естественно следует после малого вкушения пищи; его с намерением надо прерывать попечениями о делах важных. А погружение в глубокое усыпление до расслабления членов, чем дается время неразумным мечтаниям, предает спящего таким образом ежедневной смерти. Напротив того, на что другими употребляется утро, на то подвижникам благочестия служить полночь; потому что ночное безмолвие всего более даст свободу душе, когда ни глаза, ни уши не передают сердцу вредных зрелищ или слухов, но ум наедине пребывает с Богом, и как исправляет себя припоминанием прежних грехов, так предписывает себе правила к уклонению от зла, и к совершению преднамереннаго испрашивает содействия у Бога.

       «Таково тебе сказание братской любви, о любезная глава!»

 

(«Древние иноческие уставы, собранные свт.Феофаном Затворником», изд.Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994, с.221-226)

Отшельники и уединенники от пр.Антония

 

УСТАВ

СВЯТАГО ВАСИЛИЯ ВЕЛИКАГО,

СОДЕРЖАЩИЙ ТЕОРИЮ И ПРАКТИКУ ПОДВИЖНИЧЕСТВА ВООБЩЕ

1.

Иночество св. Василия Великого и устроение им

монастырей.

        Первая потребность, ощущенная вследствие сей решимости, была потребность в учителе и наставнике, который бы истолковал значение сей жизни и поруководил деятельно в ней. В Кесарии, или около, были иноки, как сам св. Василий говорит в том же письме, но они не отвечали тому идеалу, который образовался в уме его, при чтении уроков Евангелия. Это заставило его предпринять путешествие на восток, чтобы своими глазами видеть, как проводится мироотречная жизнь в совершенстве отцами, слава которых распространялась в то время повсюду. «Василия, после нашей разлуки, - говорит Григорий Богослов, - удерживает. на короткое время Кесария и потом занимают путешествия, согласныя с предположенною им целию — любомудрием» (похвальное слово Григория Богослова, Сл., стр. 81). «Я пожелал, - говорит сам св. Василий, - найти какого-либо брата, избравшего этот род жизни, чтоб вместе с ним переплыть скоропреходящую волну сей жизни» (там же). Вблизи не нашлось и надобно было поискать его инуды. Он и искал в Месопотамии, Сирии, Палестине и Египте. «И подлинно, - говорит он далее, - многих нашел я в Александрии; многих в прочих местах Египта, а иных в Палестине, в Келесирии и в Месопотамии: дивился воздержанию их в пище; дивился терпению в трудах; изумлялся неослабности в молитвах,— тому, как преодолевали они сон, и не уступая никакой естественной необходимости, всегда сохраняя в душе высокий и непорабощенный образ мыслей, «во алчбе и жажде, в зиме и наготе» (2 Кор. II, 27), не имея привязанности к телу, не соглашаясь употребить о нем сколько-нибудь заботы, но живя как бы в чужой плоти, самым делом показали, что значит «быть здесь пришельцами» (Евр. 11, 13), и что значит «иметь житие на небеси» (Фил. 3, 20). Подивясь сему и ублажив жизнь сих мужей, которые на деле показывают, что носят в теле своем мертвость Иисусову, пожелал и сам я, сколько было мне возможно, сделаться подражателем оных мужей» (там же).

 

       Там св. Василий нашел, что искал, увидел, как живут настоящие мироотречники. Теперь он дышал ревностью и свою жизнь устроить по образцу того, что видел и слышал. Это, как видно, надлежало ему сделать самому, не имея содейственников и ближайших руководителей. Иноки были и в Кесарии и около, и св. Василий в начале льнул к ним, полагая что они то, чем должны быть, но оказалось, что они не то. Следовало все устроить заново.

 

       Известные в той местности мироотречники, все почти жили по одиночке. Это — не то, что отшельники и уединенники, которым начало положил пр. Антоний. Там это шло так: когда пр. Антоний вышел из затвора, стали собираться к нему желавшие подражать ему. Он никого не отвергал, но расселял всех около своего уединилища в разных расстояниях и от себя и друг от друга. Каждый жил особо, работал и тем содержался; в отношении же к подвижничеству во всем следовал урокам пр. Антония; и это соблюдалось так строго, что, как сам пр. Антоний говорил, настоящие иноки не позволяли себе лишнего шага сделать, или лишний глоток воды выпить, если это не было определено его старцем. Между собою все сии братья жили в тесной любви, и будучи видимо разделены, в духе составляли одно братство, единодушное и единомысленное. Посреди местности, занимаемой их кельями, устроилась церковь, в которую по субботам и воскресеньям все собирались помолиться вместе, причаститься св. Христовых Таин, послушать старческих наставлений и поделиться, во взаимном собеседовании, тем, что кому Бог послал в опытах духовной жизни. Как дело сие шло у пр. Антония, так оно устроилось потом и при ближайших учениках его — Аммоне Нитрийском, Макарие Келлийском и Макарие Скитском. Это образ мироотречной жизни, в которой мудро сочетавалось отшельничество с братским общением всех, и с подначальством старейшим Аввам.

 

Св. Василий, возратясь из путешествия, увидел, что жившие в его местности по одиночке иноки совсем не то, что отшельники и уединенники, жившие по уставу пр. Антония. Их скорее можно назвать одиночниками, чем уединенниками. Как кто приходил к мысли оставить мир, облекался в иноческое одеяние и начинал жить один,— в городе и селе, или за городом и селом, — и жил но своему смышлению и по своей воле, не имея ни руководства, ни свидетельства об образе своей жизни. Когда нужда заставляла, или рождалось желание, он выходил в мир и водился с мирянами, сам бывая у них и их к себе принимая. Такие порядки ревностнаго инока не допускали до совершенства в иночестве, оставляя его на одном исправнейшем сравнительно с мирянами поведении, а для слабых служили камнем претыкания, и чрез них подвергали укору и все иночество.

 

      Василий Великий видел, как таким инокам, при всем их желании лучшего и совершеннейшего, неудобно достигать своей цели, и принял намерение преобразовать их, дав им целесообразнейшее устройство. Именно, — он положил собирать всех таких в небольшие братства (применяет число к числу вкушавших ветхозаветную Пасху и говорит: чтоб не было менее 10;—  большее число желательно (т. 5, стр. 71) В Простр. Прав. вопрос 35-й: надобно ли в одном селении устраивать многие братства?—решает он: лучше одно.), чтоб все одиночники города или села и их окрестностей соединялись вместе и жили сообща, имея все общее и подчиняясь во всем одному настоятелю.

 

(«Древние иноческие уставы, собранные свт.Феофаном Затворником», изд.Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994, с.216-219)

Жизнь спасительная - жизнь мироотречная

УСТАВ

СВЯТАГО ВАСИЛИЯ ВЕЛИКАГО,

СОДЕРЖАЩИЙ ТЕОРИЮ И ПРАКТИКУ ПОДВИЖНИЧЕСТВА ВООБЩЕ

1.

Иночество св. Василия Великого и устроение им

монастырей.

 

       В 355 г. св. Василий оставил Афины и возвратился на родину, не застав в живых отца своего. Граждане упросили его занять место отца, и он несколько времени преподавал словесныя науки. Успех в этом несколько увлекал его, и это вероятно разумел св. Григорий, когда сказал: «возвратясь домой, уступил он нечто миру и зрелищу, чтобы удовлетворить только желанию многих, потому что сам по себе не имел расположения жить для зрелища и напоказ» (похвальное слово Григория Богослова, Сл. 43, стр. 81). Давние однако же, из млада укоренившиеся, стремления превозмогли, и он решился оставить мир с манившими его надеждами и угождать Богу в смиренном мироотречном образе жития. Это св. Григорий называет «вступлением в свои права, моментом, когда он из юноши сделался мужем, мужественно приступив к любомудрию» (там же). Он отказался от всей славы внешней учености, как Моисей от жизни при дворе, и перешел к смиренной жизни (мироотречной), сказал о нем в своем слове Григорий Нисский (ч. 8, стр. 317).

 

       Но послушаем как говорит об этом решении своем сам св. Василий: «много времени потратил я на суету, и всю почти юность свою потерял в суетном труде, с каким упражнялся в том, чтоб уразуметь уроки мудрости, обращенной Богом в юродство; когда же, наконец, как бы восстав от глубокого сна, обратил взор к чудному свету истины Евангельской и увидел бесполезность «мудрости князей века сего престающих» (1 Кор. 2, 6), тогда пролив много слез о жалкой жизни своей, пожелал я, чтобы дано мне было руководство к первоначальному изучению догматов благочестия. И прежде всего предметом моего попечения было произвести некоторое исправление в нраве, развращенном долговременным обращением с людьми дурными. —Итак, прочитав Евангелие, и увидев там, что действительнейшее средство к усовершению — продать свое имущество, поделиться им с неимущими братиями и вообще не заботиться о сей жизни, не вдаваться душою ни в какое пристрастие к здешнему» (Пис. 215, стр. 123).

 

       Вот какой путь спасительной жизни указало св. Василию Божественное Евангелие. Истинно евангельская жизнь есть жизнь мироотречная, среди ли многолюдства или в пустыни.

 

(«Древние иноческие уставы, собранные свт.Феофаном Затворником», изд.Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994, с.213-214)

О смирении Венедикт Нурсийский

Древние иноческие уставы, собранные свт.Феофаном Затворником.

5. Устав преподобного Венедикта Нурсийского

Глава 7. О смирении

       Взывает к нам, братия, Божественное Писание, говоря: «всяк возносяйся смирится, смиряй же себе - вознесется» (Лк. 14:11). Говоря сие, оно показывает нам, что всякое возвышение есть род гордости, которой Пророк всячески избегал, как сам удостоверяет говоря: «Господи, не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои, ниже ходих в великих, ниже в дивных паче мене» (Пс. 130:1). «Но что? Аще не смиренномудрствовах, но вознесох душу мою, яко отдоенное на матерь свою, тако воздаси на душу мою» (_ _ 2).

        Отсюда, братия, если хотите достигнуть самых последних вершин смирения, и скоро востечь на ту небесную высоту, на которую восходят смирением в настоящей жизни; делами нашего восходительными надобно нам воздвигнуть ту лествицу, которую во сне видел Иаков, и по которой восходящими и нисходящими виделись ему Ангелы Божии. Не другое что, без сомнения, под нисхождением и восхождением тем надобно нам разуметь, как то, что возношением нисходят, и смирением восходят. Сама же лествица воздвиженная есть жизнь наша в сем веке, которая ради смирения сердца воздвигается Господом до небес. А боками сей лестницы назовем наше тело и душу; на каковых боках слово Божие утвердило разные ступени, – степени смирения или самоумерщвления и порабощения плоти для нашего восхождения горе.

 

        Первая степень смирения есть, когда кто страх Божий всегда полагая себе пред очи, всячески бегает забвения; но всегда помнит все, что заповедал Бог, равно как и то, что презирающие Бога пойдут за грехи свои в геенну; всегда же вращая в уме своем помышления о вечной жизни, уготованной боящимся Бога, всякий час блюдет себя от грехов и прегрешений, мыслию, словом, очами, руками и ногами, отсекая свои хотения, наипаче же похотения плоти.

        Так всегда да помышляет о себе человек, что Бог всякий час призирает на него с небес, и что дела его во всяком месте открыты пред взором Божества, и Ангелами Божиими замечаются. Доказывает это нам Пророк, когда показывает, что Бог именно всегда так присущ помышлениям нашим, говоря: «испытаяй сердца и утробы Боже праведно!» (Пс. 7:10); и опять: «Господь весть помышления человеческая, яко суть суетна» (Пс. 93:11); еще: «Ты разумел еси помышления моя издалеча» (Пс. 138:2); и: «яко помышление человеческое исповестся Тебе» (Пс. 75:11). Итак да блюдет себя всякий брат от помышлений злых, говоря всегда в сердце своем: «тогда непорочен буду пред Ним, если сохранюся от беззакония моего» (Пс. 17:24).

       И волю свою творить возбраняет нам Писание, говоря: «и от хотений своих возбраняйся» (Сир. 18:30). Также в молитве Господней просим Бога: «да будет воля Твоя» (Мф. 6:10), а не наша. Итак добре поучают нас не творить своей воли, да и избежим того, что говорит Свящ. Писание: «суть путие, мнящиеся прави бытии мужу, обаче последняя их зрят во дно адово» (Прит. 16:25); и еще того избежим, что сказано о небрежных: «растлеша и омерзишася в беззакониях своих» (Пс. 52:2). Будем верить что при всяком желании нашем присущ нам Бог, как говорит Пророк Господу: «пред Тобою все желание мое» (Пс. 37:10); вследствие того всячески остерегаться пожеланий злых; ибо близ входа к сласти лежит смерть. Почему Писание заповедует нам, говоря: «в след похотей твоих не ходи» (Сир. 18:30). Итак, если очи Господни видят добрых и злых, и Господь всегда «приникает с небесе на сынов человеческих, да видит, аще есть разумеваяй или взыскаяй Бога» (Пс. 13:2), если приставленными к нам Ангелами каждый день возвещаются Богу, Создателю нашему, все дела наши; то нам, братия, всячески остерегаться должно, чтобы Бог когда-нибудь не увидел нас уклоняющимися на зло и творящими дела непотребные, и щадя нас в веке сем, яко благий и ожидающий нашего обращения на лучшее, не сказал нам в будущем: «сия сотворил еси, и умолчах» (Пс. 49:21).

        Вторая степень смирения есть, если кто, не любя своей воли, и не находит удовольствия в том, чтобы исполнять свои пожелания; но делами подражает Господу, сказавшему о Себе: «снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю Пославшего Мя Отца» (Ин. 6:38). Исполнение своей воли ведет в муку, а самопринуждение готовит венец славы.

       Третья степень смирения есть, – чтоб по любви к Богу, со всяким послушанием подчиняться наибольшему, подражая Господу, о Котором Апостол говорит, что «Он послушлив был даже до смерти» (Фил. 2:8).

        Четвертая степень смирения есть, – чтобы в самом послушании на дела трудные и сердцу своему противныя, или при каких-либо напраслинах, хранить молчаливое, но благодушное, и с доброю совестью терпение, и терпя, не ослабевать и не отступать назад; ибо Писание говорит: «претерпевый до конца, той спасется» (Мф. 24:13); и еще: «мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи Господа» (Пс. 26:14). Показывая также, что верному должно терпеть за Господа все противное, Пророк говорит от лица претерпевающих: «Тебе ради умерщвляемся весь день, вменихоммся яко овцы заколения» (Пс. 43:23).

        В несомненной уверенности в воздаянии Божественном за терпение, они продолжают радуяся все переносить и говорят: «но во всех сих препобеждаем за Возлюбльшаго ны» (Рим. 8:37); или как в другом месте пишется: «искусил ны еси, Боже, разжегл ны еси, якоже разжизается сребро. Ввел ны еси в сеть, положил еси скорби на хребте нашем, возвел еси человеки на главы нашя» (Пс. 65:10–12). Заповедь Божию относительно бед и напастей исполняя терпением, они, когда бьют в одну ланиту, подставляют и другую, когда отнимают у них ризу, они отдают и срачицу, когда принуждены бывают идти с кем поприще едино, идут с ним два (Мф. 5; Лк. 6); и с Павлом Апостолом терпят от ложных братий гонение, – и благословляют клянущих их (2Кор. 11).

       Пятая степень смирения есть, чтобы худых помышлений, восходящих на сердце, или дел худых, сделанных в сокровенности, не утаивать от аввы своего, но все открывать ему в смиренном исповедании. Убеждает нас к этому Писание, говоря: «открый ко Господу путь твой, и уповай на Него» (Пс. 36:5); и еще: «исповедайтеся Господеви, яко благ, яко в век милость Его» (Пс. 105:1); также: «беззаконие мое познах (Тебе дал познать), и греха моего не покрых, рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил еси нечестие сердца моего» (Пс. 31:5).

        Шестая степень смирения есть, чтобы монах довольствовался всякою скудостью, даже самою крайнею; и при всем, что ни возлагают на него, считал себя худым и нестоющим работником, говоря себе с Пророком: «и аз уничижен, и не разумех, скотен бых у тебе» (Пс. 72:22).

        Седьмая степень смирения есть, когда кто считает себя низшим, и худшим всех, не языком только, но во внутренне чувстве сердца, говоря с Пророком: «аз же червь есмь, а не человек, поношение человеков и уничижение людей» (Пс. 21:7), «вознесжеся смирихся и изнемогох» (Пс. 87:16). И еще: «благо мне, яко смирил мя еси, яко да научуся оправданием Твоим» (Пс. 118:71).

        Восьмая степень смирения есть, когда монах ничего не делает, кроме того, к чему обязывает общий монастырский Устав, и к чему побуждают примеры набольших.

         Девятая степень смирения есть, когда монах удерживает язык свой от говорения, и храня молчание, не говорит пока не спросят: ибо Писание внушает, «что от многословия не избежиши греха» (Прит. 10:19), и что «муж язычен не исправится на земли» (Пс. 139:12).

        Десятая степень смирения есть, если неохочь и не скор кто бывает на смех, ибо написано: «буй в смехе возносит глас свой» (Сир. 21:23).

        Одиннадцатая степень смирения есть, если монах когда говорит, кротко и без смеха, смиренно, но с верностию, немного, но разумно, и не возвышая до громкости голоса своего, ибо написано: «словеса мудрых в мерилех станут» (Сир. 21:28), и: «честно малое мудрости» (Еккл. 10:1).

        Двенадцатая степень смирения есть, когда монах не сердцем только, но и самым телом всегда и перед всеми показывает себя смиренным: т.е., когда он за работою, в церкви, на монастыре, в саду, в дороге, на поле, стоя, ходя, сидя, – всюду, склонив голову, взор вперяет в землю, и виновным себя считая во многих грехах, и воображая себя стоящим на страшном суде Божием, говорит всегда в сердце своем то, что, в землю обратив очи, говорил Евангельский мытарь: «Господи, не достоин я грешный и очей возвести на небо» (Лк. 18:13), или что говорил о себе Пророк: «слякохся и смирихся до зела. Господи, живи мя» (Пс. 37:7–9, 118:107).

 

       Прошедший все эти степени смирения монах доходит до такой любви Божией, которая вон изгоняет страх; в силу которой он все, что прежде соблюдал не без труда и не без страха, начинает соблюдать без всякого труда, как бы естественно, не по страху геенны, а по любви ко Христу, и по услаждению добродетелями, которыя Господь благоволит Духом Святым влагать в сердце труженика своего, очищенного от грехов и страстей.

 

(«Древние иноческие уставы, собранные свт.Феофаном Затворником», изд.Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, М., 1994, с.599-602)