2. Устав Тавеннисиотского общежития
17) Нравственное преспеяние
185.
Но ведение истины есть путеводительный для жизни свет. Оно
ценно, поколику содействует тому, чтобы украшать нрав всякими добродетелями.
Посему устав Тавеннисиотского Общежития, столько питая дух молитвою, Словом
Божиим, богомыслием, поучениями старших, взаимным собеседованием, требовал от
них наиболее строгих подвигов, направленных к созиданию доброго иноческого
нрава, и к утверждению духовной жизни. Таковы:
186.
Молчание.
Уже
не раз повторялось, что иноки должны так себя держать, чтоб руки работали, а ум
занят был Божественным, по указанию Слова Божия. Это норма их жизни. Беседа
между собою разрешалась только для припоминания того, что слышали в поучении от
старших. О мирском ни о чем не должно было быть и
помина. Устав прямо это предписывал: «Когда братия сидит дома,
непозволительно им говорить ни о чем мирском, но пусть, если смотритель говорил
что из Писания, вместе пересматривают то и передают друг другу, что кто из
слышанного удержал в памяти» (п. 122, то же и в 60).
187.
Кроме этого разрешенного собеседования, хранилось молчание и как в этом
собеседовании проходило очень немного времени, то можно сказать, что иноки, по
уставу, всегда должны были молчать.
188.
Не только в Церкви и в трапезе должно было молчать, но и идя туда и обратно. Не
только за домашнею работою, но и за работою вне монастыря, и в пути туда и
обратно. Также во время мытья белья, замешивания муки и сажания хлебов – всегда
и всюду должно было молчать, и если требовалось что, давать о том знать знаками
(п. 34, 59, 60, 116).
189.
Чтобы не раздражить говорливости, запрещено было передавать братиям какие-либо
вести и новости. Так, ходившие к родным или еще куда отлучавшиеся, плававшие
куда-либо по реке, работавшие на стороне - не должны были внутри монастыря
рассказывать ни о чем, что видели и слышали и что делали сами (п. 57, 86).
190.
Строго также было наблюдаемо, чтобы никто не переносил слов из дома в дом, из
монастыря в монастырь, из монастыря в поле, и из поля в монастырь (п. 85).
191.
Такое молчание, храня неразвлеченным внимание, сосредоточивало его на едином на
потребу, и давало простор невозмутимо вести внутреннее
богомыслие и извлекать из обсуждаемых
мест Писания всевозможное назидание. Молчание
делало то, что всякий и среди многолюдного братства был будто один.
192.
Послушливость, или неимение своей воли.
Уже устав всех связывал послушанием, ибо он
определял все, и постановлениями, имевшими силу неизменного закона, почему в
одном месте они названы узами, скованными на небе. Вследствие того
предписывалось, что всякий должен соблюдать правила, как пред Богом (п. 184), и
ничего не делать, что не изошло от совета Отцов (п. 191). Если оказывалось что
неопределенным, тотчас определяли то старцы, а не сам кто (п. 180). Которые же
презирали заповеди набольших и правила монастырские, установленные по повелению
Божию, ни во что ставили, тех повелевалось подвергать исправительным мерам, как
бы ни было ничтожно допущенное нарушение (п. 167).
193.
Другой способ вязания воли всех был всестороннее
подначальство. Никто ни одной минуты не оставался без подначальства.
Постоянно всякий был у смотрителя на глазах и никто ничего не мог делать без
его позволения и ведома (п. 157).
Не
только отлучиться за монастырь, или походить по монастырю, или пойти в келию
другого, но и обычные дела всегда начинать и оканчивать должно было не иначе,
как с его разрешения (п. 127, 183, 184). Когда смотритель отлучался, его место,
без особых распоряжений, занимал второй но нем. Если и этого не было – другой
кто (п. 182).
Когда
отлучался куда брат: повидать пришедших родных или сходить к родным на дом, или
помыть белье, если опаздывал сделать это вместе с другими - с ним посылаем был
другой, в качестве набольшего (п. 53, 56, 69). Равно, если посылаемо было куда
несколько братий, над ними поставлялся набольший со всеми нравами смотрителя
(п. 189). Смотритель сам был только исполнитель устава и во всем зависел от
Аввы. Авва монастыря в свою очередь зависел от главного Аввы во всем. Таким
образом, все связаны были узами послушания, и никто своей воли иметь и
следовать ей не мог.
194.
И в обычном течении жизни никто ничем не мог сам собою распорядиться
даже в отношении тех вещей, которыми
распоряжаться должен был в исполнение лежавшего на
нем долга. Например: недельному столовому нужны овощи, но он не берет их
в огороде сам, а получает от огородника (п. 73); недельному работ нужно взять
финиковые ветви, чтоб намочить для братий, но он не берет их сам, а их выдает
ему тот, у кого они на руках (п. 74); и намоченных ветвей, в которых имеет кто
нужду, не может он взять сам собою, хотя они у него пред глазами, а их дает
недельный распорядитель (п. 124). И сами распорядители сами собою себе ничего
не берут: недельный раздает после обеда сласти (их получают и Авва и смотрители
все поровну), а свою часть получает он из рук смотрителя недельного (п. 39);
смотритель, по собрании фиников, раздает братиям собиравшим по несколько, а
свою равную часть получает из рук другого (п. 78). Так все состояли в
послушании, и своей воли ни на что не имели. Всякий непослушный и делавший
что-либо наперекор, подвергался штрафу (п. 150, 151).
195.
Нищета, ничего неимение.
Поступающий
в монастырь оставлял все свое за воротами, и внутрь вступал в монастырской
одежде, на чужой кошт. Затем, уже и возможности не имел он иметь что-либо особо
свое и для себя одного.
196.
Все, нужное ему: одежды и орудия - выдавались по распоряжению Аввы, не в
неприкосновенную собственность, а только для пользования. Кроме выданного,
никто ничего не мог иметь, не только денег, но и вещей (п. 81, 192).
197.
Выданное было на руках у брата, но он пользовался тем, как чужим, имея долг
блюсти то и подвергаясь ответственности за небрежение, порчу или потерю (п.
148, 131).
198.
Даваемое удовлетворяло нужде, но было самое простое и скудное. Одежда из холста. Лучшего и лишнего никто ничего
не мог иметь, ни сам смотритель, и Авва. Что оказывалось у кого сверх
положенного, тот должен был относить то в подобающее место, не медля и без
поперечения (п. 81, 82, 97, 114, 159, 192).
199.
Каждому выдавалось: два левитона и третий потертый, два кукуллия, милоть,
нарамник, мантийца, пара сандалей, посох, работные орудия и еще седалище с
отлогою спинкою для спанья, и рогожа для постилки на нем. Вот и все имущество.
И из него не все было на руках у брата. Иное хранилось в кладовой, на руках
вторствующего (Иерон. п. 81).
200.
Казалось бы, что тем, что принесено родными, брат мог бы распоряжаться как
собственностью. Но он не мог касаться того, а призывал привратника, и он брал
то и относил в больницу, выдав малость брату, если можно было (п. 92, 113).
Равно и найденной вещи никто не вносит к себе, а вешает ее при храме, и там
берет ее или потерявший или кому велят (п. 132).
201.
Это ничего неимение, ничего у себя недержание и скудость
учили смирению, располагая каждого смотреть на себя, как на нищего, и держали всех в беспопечительности. Об утрешнем дне
никто не заботился. Заботу о всех нес Авва с помощниками. На них лежало
удовлетворять нужды всех. Братия же все, полагаясь на них, пребывали
беспечальными. Коль скоро у каких набольших оказывалось в сем отношении
опущение, они отвечали. Все имели одинаковое и поровну. Никто ничем не был
заделен и лишнего не получал (п. 40).
202.
Постничество и воздержание.
Стол
и вообще был у них скуден: его составляли хлеб с солью, некоторые овощи и одно
варево. Если бы и все предлагаемое употреблять, и то не можно бы дойти до
пресыщения, но братия и при этом лишали себя всякого довольства. Иные и в
трапезу приходили с тем только, чтобы скрыть свое воздержание, и вкусив немного
чего-либо, или от всего предлагаемого понемногу, тем ограничивались. Многие
имели правилом есть только хлеб с солью и оставались для того дома, любя при
том и безмолвие. Иные вкушали чрез день и два (предисл. Иерон).
203.
В трапезе и все не жадно бросались на пищу, хотя не могли не быть голодны,
приходя в нее, но ждали, пока начнет вкушать смотритель (Иерон. п. 30). Равно и
после стола, получив фрукты и сласти, не тотчас и в рот, но ели из того малость
по приходе в келию, и это не все. Кроме же этого, никто не мог ничего иметь в
келии съестного (п. 79).
204.
Воздержание они держали при всех случаях, не в монастыре только, но и вне: в
дороге, на барках и у родных (п. 54). Смотревшие за виноградом, финиками и
фруктовым садом не могли начать вкушать плоды раньше, чем другие братья, и
всегда часть свою получали наряду с другими братьями. Также кто бывал в саду и,
проходя мимо дерев, нападал на упавший плод, тот не мог его есть, а должен был
положить у корня дерева; равно и готовившие кушание никакой себе поблажки
позволять не могли (п. 75, 76, 77).
205.
Обычные же посты, в среду и пяток, соблюдали с такою строгостью, что если кто
проснувшись, ночью под какой-нибудь из сих дней, чувствовал жажду, то он должен
был отказать себе в утолении ее (п. 87).
206.
Телу не давалось никакого послабления, и только крайняя слабость заставляла
оказывать ему какое-либо снисхождение. Не только елеем намащать его, но и водою
обмывать запрещалось, разве только в крайнем изнеможении (п. 72). Нельзя было
также разводить огня особо от общего, какая бы потребность погреться ни
чувствовалась (п. 120).
207.
Смиренная скромность и степенность.
Закрыв очи кукуллием и преклонив главу, брат
всякий, шел ли куда, стоял ли в Церкви, или сидел в трапезе и за работою, себе
одному и делу своему внимал, не дерзая подсматривать, как молятся, едят или
работают другие (п. 7, 30).
208.
Не только в Церкви и трапезе, но и за работою никто не мог говорить, шуметь и
смеяться (п. 8, 31). Не менее предосудительным считалось заводить смехи, шутки
и празднословие, при взаимных беседах, или заигрывать с детьми - все сие и
подобное считалось противным честности иноческого звания (п. 151, 166). Одного
шутника, из комедиантов обратившегося в христианство и поступившего в обитель,
и нередко поблажавшего старой привычке, положено было выгнать из монастыря. И
это не было исполнено лишь потому, что пр. Феодор взял его на свои поруки.
209.
По той же причине, т.е. честности ради звания, не позволялось им двоим садиться
на ослика (п. 109), ни ходить праздно по монастырю, прежде удара в било к
молитве или трапезе (п. 90, 178), ни выходить из ряда, когда идут в порядке на
работу (п. 65), ни поддергивать слишком левитон, когда мыли платье (п. 69).
210.
Взаимная любовь.
Хотя из некоторых пунктов устава видно, что
всякий должен был держать себя так, как будто он жил один, в духе, однако ж, все должны были быть в крепкой между собою любви, мире и
согласии. Пункт 150-й прямо говорит: «Исполнение закона любы есть. Ночь
прейде, а день приближися. Отложим же дела темные, кои суть рвения,
завидования, вражды». То же внушает и 179-й пункт: «Да будет между всеми мир и
согласие, и охотно да подчиняются все набольшим, сидя, ходя и стоя в порядке
своем и друг друга в смирении превзойти стараясь».
211.
В среде братий ни одно действие, коим нарушался закон любви, не было оставляемо
без обличения и должного исправления. Кто скор на клеветы, кто гневлив и
вздорен, кто имеет дурной нрав раздражать других словом, кто охоч смущать
братий и сеять ссоры – тотчас, как замечен был, выслушивал обличение, и по
обличении нес епитимию, иногда очень строгую. Не исправлявшийся выгоняем был из
монастыря (п. 60, 61, 63, 69).
212.
В духе сей любви набольшим запрещалось обременять
чем-либо братий (п. 179). И если, например, кто пришедши с работы вне,
чувствовал себя утомленным, его не принуждали идти на молитву, если в то же
время подходил час ее (п. 187).
213.
Также смотритель подвергался строгому обличению, если он, заметив брата
печальным, не обращал на это должного внимания и не спешил утешить брата и
успокоить его, тем паче, если сам бывал причиною смущения (п. 170).
214.
Предостережения от искушений против целомудрия. Но в этой любви не было ничего
плотского, чувственного. Все равно всех должны были любить и предпочтение в сем
кого-либо считалось предосудительным (наставл. Орсисия).
215.
Чтоб не вкралось в братское дружелюбие чего-либо плотского, не позволялось
никому говорить с другим в потемках, ни держать кого за руку. Но
предписывалось, стоять ли будет кто с другим, или ходить, или сидеть- держать
себя от него на один локоть расстоянием (п. 94).
216.
В тех же видах предотвращения искушений против целомудрия, хотя были принимаемы
женщины в гостиницу, но им не позволялось взглянуть внутрь монастыря, «чтоб
братское стадо невозмутимо занималось своим делом, и никому не подано было
камня претыкания» (п. 51). Оттого братия, которым не приходилось выходить
наружу, никогда не видывали этого пола. Пр. Феодор отказался видеть даже мать
свою.
217.
По той же причине, хотя за монастырь походить и увольняемы были братия, но в
село или в деревню никто не мог ходить (п. 108), и когда отправлялись братия
куда-либо в своей лодке, принимать на нее жен не позволялось (п. 119). Та же
цель и того, что в монастыре строго запрещалось заводить дружбы с детьми (п.
166).
Комментариев нет:
Отправить комментарий