Когда я уснула, вижу идет ко
мне моя родная сестра Пелагея, умершая тринадцать лет тому назад в чахотке,
шестнадцати лет от роду, девушка. На голове у нее был венчик, платье белое. И
сказала она мне с улыбкой: «Пойдем со мной». И я пошла с ней. Шли мы полем
прямо и пришли к такому темному месту, что и сказать трудно, а по ту и по
другую сторону рвы. В один из них иноки падали, а в другой выходили. Тут сестра
моя скрылась, а ко мне явились два юноши, светлые, красивые, такие, каких у нас
и нет, и сказали они мне: «Пойдем». Тут я спросила их, за что эти иноки падают
в ров? Юноши ответили мне: «За свою нерадивую жизнь в монастыре. Они падают и
встают опять, потому что нет теперь на земле наставников и руководителей и
спасаться будут только одними болезнями и скорбями».
Один из юношей скрылся, а
другой остался со мной и сказал мне: «Бодрствуй и крестись и пойдем со мной
вперед». Взял меня крепко за руку и мы пошли. Место было темное, тесное, шел он
очень скоро, так что я с трудом поспевала за ним. Вдруг явились страшилища (так
она называла демонов). В руках у них была большая хартия вся исписанная
словами. Они поднесли ее к моим глазам и я тут увидела все свои грехи от юности
записанные.
В это время опять явился
другой юноша, и я увидела у него крылья и догадалась, что это был
Ангел-хранитель. Он строгим голосом сказал: «Не смейте сегодня устрашать эту
душу, она причастница, и не показывайтесь впереди нас». Тут я увидела, что
хартия сделалась совершенно чистая, грехи мои все изгладились и страшилища
скрылись.
Тогда я с первым юношей пошла
вперед, Ангел же хранитель скрылся. Путь был очень тесный, так что я с большим
трудом шла боком за своим путеводителем по темной лестнице, на которой
страшилища, хотя и являлись, но не ловили меня. Мы с юношей подошли к большим
печам, их было три. Около печи были страшилища. Они бегали с крюками, а в печах
на решетках были точно дрова, которые горели, а страшилища вытаскивали их из
печей, точно головни, и колотили их молотом. Вдруг из головни делался человек и
с сильным ревом бросался опять в печь. Тут я очень устрашилась, боялась, что
попаду туда же, но юноша улыбнулся и сказал мне: «Крестись и пойдем дальше».
Когда мы отошли, я спросила у него: «За что эти люди посажены в эти страшные
печи?» Юноша ответил мне: «Сюда попадают все христиане, которые только по имени
были христианами, а дела творили неподобные: не почитали праздники, бранились
скверными словами, пировали рано утром. Бодрствуй и крестись», – сказал мне
юноша и мы пошли дальше.
Пришли мы к очень темному
месту. Тут я увидела две высокие лестницы. Демонов на них было очень много. По
одну сторону этих лестниц была пропасть, по другую – большой чан, наполненный
кипящей смолой. В этот чан бросали человека, который очень стонал, а кругом
чана было много народа. Я спросила у юноши, за что же этих людей бросают в чан?
Он мне ответил: «За зло и за гордость, это безкорыстный грех. А в пропасть – за
клевету и осуждение».
Дальше мы пошли тем же путем и
пришли к храмине, у которой не было потолка, а из этой храмины был слышен
сильный крик и визг. Когда мы вошли в нее, то я увидела множество людей: одни
из них были одеты очень худо, другие – совсем голые – сидели друг к другу
спинами, как бы не видя друг друга. Вдруг эта храмина заколыхалась, заклокотала,
и я спросила у юноши: «Отчего это?» Юноша ответил мне: «Сейчас сюда прибыла
грешная душа». А на мой вопрос, почему эти люди сидят и не видят один другого,
юноша ответил: «Эти люди жили на земле безпечно, не было за ними ни худого, ни
хорошего, им нет теперь поминовения. Потому и здесь не видят ни муки, ни
отрады. Поминовением их можно было бы искупить, но поминать-то их некому».
Из храмины мы вышли и опять
шли таким же узким путем, и я услышала еще издали шум и визг. Когда мы опять
подошли к такой же храмине, то увидели, что в ней было очень много народа: все
сидели, наклонив головы на грудь. Здесь юноша оставил меня и я испугалась,
когда увидела страшилищ, которые стали меня стращать. Своими длинными руками
они хотели меня схватить и сбросить на весы, которые стояли посреди храмины и
на которых взвешивали добрые и худые дела. Я очень испугалась, вся затряслась.
Вдруг я увидела, что явился Ангел-хранитель и принес мой платочек, который я
когда-то дала нищему, бросил его на весы, и платочек перетянул все мои худые
дела. Я обрадовалась и вышла из храмины. Ангел же хранитель опять скрылся. Ко
мне явился опять юноша и мы с ним пошли дальше, но он шел так быстро, что я не
успевала за ним и изнемогала от усталости. Юноша ободрял меня и говорил:
«Крестись и бодрствуй». Я крестилась и мне становилось легче.
Мы опять подошли к храмине,
около которой был смрад и визг. В этой храмине я увидела женщину, которая
сидела посреди, платье на ней было все в кровавых пятнах. На голове, точно
венец, обвилась медяница и было много разных червей. Вокруг шеи тоже обвилась змея
и пастью своей впивалась ей в губы, а хвостом хлопала по ушам. Другая большая
змея обвилась вокруг ног и пастью доставала до груди и впивалась в нее. Женщина
манила меня рукой и просила помочь ей. Около нее был прикован как будто баран,
но с лицом человека. Мне стало здесь страшно, я стала умолять путеводителя,
чтобы он не оставлял меня, и мы с ним вышли из храмины. Я спросила его, за что
эта женщина страдает здесь? Он ответил: «Это блудница, она на земле вся отдалась
своим страстям, а здесь получает возмездие за дела свои».
Идя дальше, мы опять подошли к
храмине очень большой и высокой. Внизу этой храмины была большая пропасть с
сильным пламенем. Посреди храмины был столб, обвитый змеями, на этом столбе
были укреплены точно нары. Все они шатались, народу на этих нарах было очень
много. Все были очень страшные, а страшилища всех этих людей бросали в
пропасть, сдирая с них платье. Демоны же крюками из этой пропасти тащили их в
нижнюю пропасть бездонную, где они и тонули. Я очень боялась, что и меня туда
бросят. Здесь был такой смрад, что я задыхалась от него. Змеи на меня разинули
рты и хотели проглотить, а у одной змеи было три головы. Вдруг на воздухе
является святая великомученица Варвара с чашей в руках. Юноша здесь оставил
меня одну. Она сказала мне: «Не бойся». Тогда опять ко мне явился
Ангел-хранитель и сказал: «Вот что значит в понедельник пост всем Ангелам». Я
спросила: «За какие грехи страдает этот народ?». Он отвечал: «За
содомские грехи».
Потом привел меня юноша к
стеклянным воротам. Через них я увидела огромную комнату, посреди были накрыты
столы, на них кипели самовары, стояли вина, а на тарелках были мыши, лягушки и
разная скверность. За этими столами сидел народ, а другие плясали в пламени. И
все эти люди очень кричали, точно чего требуя, а страшилища обливали их
кипятком. Юноша на мой вопрос ответил: «Они не почитали праздников. Рано, во
время обедни, пили, ели и пьянствовали». Недалеко от этого народа целая партия
плясала в пламени: они перестанут плясать, а их заставляют снова плясать. «Это
за то, – сказал юноша, – что они во время церковной службы плясали и занимались
разными играми».
Около этой храмины я увидела
женщину, которая ходила и щелкала зубами. Во рту у нее была сулема. Она
старалась то выплюнуть ее, то проглотить – и не могла. Юноша сказал, что это за
сладкую пищу.
Тут опять мы пошли в храмину
небольшую; там я увидела несколько человек, привешенных за средину живота, и за
язык к потолку, они очень стонали. Мне сделалось очень страшно и я спросила у
юноши: «За что это они повешены так?» «Эти люди кумовья, – ответил он, – жили
худо, имели плотской союз между собою».
Потом мы опять пошли темным,
тесным путем и подошли опять к храмине. Когда мы вошли в нее, то я увидела, что
какой-то человек стоит посреди храмины, в уши у него продеты раскаленные
докрасна цепи и краями прикованы к двум противоположным стенам. У другого язык
вытянут, и два страшилища режут его горячим тупым ножом, а у третьего из ушей
пышет пламя. Я с великим страхом спросила у юноши, за что такое мучение? Он
отвечал мне: «Первый разговаривал в церкви во время службы, за то у него пилят
язык, а другой стоял невнимательно, не слушал пения и чтения, вертел головой, и
вот за это она прикована у него здесь цепями. У третьего пышет пламя из ушей,
этот человек слушал клевету и передавал ее другим».
Из этой храмины мы пришли к
ледяному колодцу, у которого сидела женщина и разливала поварешкой воду в обе
стороны. Я спросила у юноши, что эта женщина делает? Он ответил мне: «Она при
жизни своей продавала молоко и разбавляла его водой, вот за это ее теперь и
заставили отделять воду от молока».
От этого колодца был темный,
тесный путь. Юноша шел скоро, точно летел, а меня он уже тащил за руку, потому
что я не могла следовать за ним. Я сказала ему, что не могу больше идти, он же
сказал мне: «Бодрствуй, крестись и иди». Я почувствовала, что мы вошли на
лестницу, прошли две ступеньки и вошли на третью. Вдруг к нашим ногам упал
человек и свалился в пучину, которая была под лестницей. Страшилища опять стали
являться и я очень испугалась. Когда мы прошли лестницу, я спросила у
путеводителя, за что этого человека ввергли в пучину? Он ответил мне: «Этот
человек прошел все мытарства, а вот этого не прошел, потому что был жесток и
немилосерд».
Идя от этой лестницы, я едва
опять поспевала за юношей, так как он быстро шел. Вдруг я услышала страшный
шум, а впереди увидела пламя. Путеводитель мой здесь скрылся и я очутилась
около реки огненной, в которой вода сильно волновалась. Но не такими волнами,
которые бывают от ветра, а как-то особенно крутилась. В этой реке народу было
очень много. Через эту реку были перекинуты две тоненькие жердочки, и я увидала
своего путеводителя на другой стороне реки. Он сказал мне: «Переходи сюда». А я
говорю ему, что я боюсь упасть в реку и не могу идти. «Иди, не бойся, – говорит
мне юноша, – ведь ты меня знаешь». – «Нет, я не знаю тебя, – отвечала я ему, –
у нас нет таких как ты». Он опять говорит мне: «Ты знаешь меня, от юности ты
любила меня, молилась мне и я привел тебя и устроил в обитель, а теперь ты меня
забыла, вот уже два года, и не молишься мне». – «Нет, я не знаю тебя», –
отвечала я ему опять. – «Я великомученик Георгий», – сказал он мне, и с этими
словами опять приблизился ко мне. А до него страшилища гнали меня, говоря, что
никому не миновать этой реки.
Святой великомученик Георгий
взял меня за руку и повел через реку, а Ангел летит. По обеим сторонам
образовались две стены, так что я не видела реки и безбоязненно перешла на
другую сторону со святым великомучеником Георгием и мы пошли по берегу реки. Народу
было в ней множество, все они как будто старались выпрыгнуть, но снова
окунались и громко кричали: «О, люто мне, люто мне».
В реке я увидела знакомого
мужика из нашей деревни, который кричал мне: «Зачем ты здесь, уйди отсюда, тебе
не вынести и одной искры этого пламени». В это время я почувствовала, что искра
упала мне на руку (левую) и я вздрогнула. Я спросила у святого великомученика
Георгия: «За какие грехи здесь страдают люди?» Он отвечал мне: «Здесь будут все
самоубийцы и христиане, которые только назывались христианами, но дела делали
не христианские, все те люди будут ниже неверных в этой реке, и освободить душу
из этой реки очень трудно, надо много молитв и труда для этого освобождения».
Мы всё шли берегом. Народу в
реке было все меньше и меньше. Наконец, подошли мы к широкому мосту и перешли
его. Вдруг я увидела глубокий снег, был сильный ветер и вьюга, так что я шла с
большим трудом, едва вытаскивая ноги. Было ужасно холодно, я чувствовала, что
все мои члены начинают стынуть от холода. Тогда святой великомученик Георгий
сказал мне: «Бодрствуй и крестись». Подошли мы к большому полю, оно было
покрыто льдом. Лед был очень толстый и опять была сильная вьюга. Святой Георгий
скрылся от меня. И тут узнала я иноков (по одежде). Сидят они, волосы у них
распущены, все трясутся от холода и сильно щелкают зубами. Мне стало их жаль, и
думаю я, за что же эти иноки попали сюда? И, не видя святого Георгия, я и за
себя испугалась, думала, что и мне здесь придется остаться. Но вот я почувствовала,
что меня как будто теплым обдало и вдруг я увидала около себя святого Георгия,
который сказал мне: «Эти иноки жили в обители и, нося ризу Царицы Небесной,
жили беспечно, нерадиво несли послушание и роптали на трапезу. Там, на земле,
они много колотили языками, а здесь Господь их заставил колотить зубами, но по
молитвам Царицы Небесной они избавлены от вечного пламени».
От этого поля мы пошли дальше.
Я чувствовала, что становится все теплее и теплее. Необыкновенный свет
разливался по тому месту, по которому мы шли. Вдруг я увидела огромное поле,
покрытое травой и цветами. Посреди протекала небольшая речка. Святой Георгий
сказал: «Это обетованная земля и кроткие наследуют ее».
Мне стало так радостно и
весело, что я стала улыбаться, и чем дальше мы шли, тем больше становилась
трава и цветы красивее. Свет становился такой, как бы светило не одно солнце.
Среди этого поля стоял огромный храм, а близ него проходной коридор, где висело
много черных мантий, в которых хоронят, их заменяют белыми. А кто не достоин,
те будут черные, как головешки. И я видела несколько таких, но не узнала. Им
нет ни мучения, ни огня - они недостойны, чтобы им развязали руки.
Мы взошли на паперть и я
услышала пение, да такое чудное, что нет слов передать его. Пели: «Свят, Свят,
Свят», и «Воскресение Христово видевше». Внутри храма была такая красота, что и
передать невозможно. Двери, которые вели в храм, были точно из бисера и сияли
разными огнями. В храме было очень много колонн, около них стояли монахини. По
обширности храма их казалось мало. Я узнала некоторых живых еще наших монахинь
и послушниц, но святой Георгий сказал мне: «Обратишься назад в житейское море,
не говори никому про живых, кого здесь видела, чтобы они, узнав про себя, не
возгордились. Что не запрещаю, то все можешь сказать”.
В храме так было чудно хорошо,
что я невольно воскликнула: «Господи, Ты…» Посреди храма была огромная гора,
точно хрустальная. Переливалась она разными радугами. Я хотела взглянуть
наверх, но там было так светло, что меня сразу ослепило и я скорей опустила
голову. Святой Георгий сказал мне: «Храм этот приготовлен для последних иноков,
но мало их будет. Нет теперь на земле наставников и руководителей, и немногие
могут спастись, но зато какое блаженство Господь уготовил им!». Удивляясь всей
этой красоте, я только и могла говорить: «Господи, Господи…».
Вдруг святой Георгий сказал:
«Смотри, смотри, вот Царица Небесная спускается сюда». Я взглянула и увидела
Величественную Жену, красоты неизреченной, в короне и в порфире. Она спускалась
по воздуху, улыбалась и близко подлетает ко мне, так что я хотела обеими руками
схватить Ее, и я воскликнула: «Царица Ты Небесная». Она улыбнулась,
перекрестила меня три раза и тихо сказала: «Святой Георгий, возврати эту душу
обратно».
Святой Георгий сказал мне:
«Молись Ей, молись всегда. Она Заступница всех христиан. День и ночь Она
молится перед Сыном и Богом, а особенно молится за иноков, чтобы они не
посрамили ризы Ее, которую носят».
Тут я увидела, что все попарно
идут прикладываться. И я со святым Георгием прикладывалась. На аналое лежало
Евангелие и икона Знамения Божией Матери.
Когда мы вышли из храма, то
пошли в храм рядом с этим, но гораздо меньше. Посреди храма – три стола. Вокруг
этих столов стояли прекрасные юноши, сидели отроки и плели венки из разных
цветов, которые были насыпаны на всех столах в великом множестве. Юноши эти
учили отроков плести венки. Все они вместе очень хорошо пели «Аллилуйя».
Среди этих отроков я увидела
своего племянника, который умер в этом году. Он, увидя меня, улыбнулся, но не
подошел ко мне, и мне сделалось очень обидно, что он не заговорил со мной.
Здесь я долго стояла, и мне не хотелось уходить, но святой Георгий взял меня за
руку и мы пошли из храма. На мой вопрос, для кого плетут эти венки, святой
Георгий ответил: «Для праведных».
Недалеко от этого храма я
увидела три обители. Святой Георгий сказал мне: «Это обитель Введенских
Игумений». Когда мы подошли к ним, то из одной обители вышла (недавно умершая)
наша игуменья Рафаила, она обратилась ко мне и сказала: «Ты, Феклушка, здесь
уже? Да я тебя еще не возьму, тебе надо еще потрудиться в своей обители». Еще
спросила у меня, как поживаем, и когда я стала ей рассказывать, то она сказала
мне: «Я знаю, все знаю. Помоги, Господи, матушке Апполинарии, я за нее и за
всех сестер молюсь».
Когда матушка отошла от меня,
я пошла к красивому домику. У дверей домика я увидела свою старицу монахиню
Людмилу, она отворила дверь и радостно сказала: «А, и ты пришла сюда, да тебе
еще рано, я еще не возьму тебя». Она ввела меня в келью, где было множество
икон. Здесь было у нее очень хорошо. Потом она села к столу и что-то писала.
Вдруг послышался звон и старица сказала: «Теперь иди домой, а мне надо идти к
обедне».
Когда я вышла от нее, то
встретила матушку Поликсению. Она очень обрадовалась, когда увидела меня, и
сказала: «Ах, Феклушка, ты уже здесь? Но ведь еще рано тебе». Крепко меня
обняла и показала свою келью. Это был красивый одноэтажный домик. Она сказала:
«Я все знаю, молюсь за своих келейных и жалею их».
Когда она отошла, я встретила
первую мою старицу (старшую при молочной на скотном дворе). Она тоже очень
обрадовалась, крепко меня обняла, говоря: «И ты, Феклушка, пришла к нам?». Я
спросила у нее: «Матушка, ведь вы – умершая, хорошо ли вам здесь?» – «Было
раньше не особенно хорошо, – отвечала она, – сама знаешь, с народом жила, много
греха было, но сестры в шесть недель умолили за меня, теперь мне хорошо».
Она отошла от меня, я осталась
стоять среди поля, тут явился святой Георгий, и мы пошли дальше. Поле
становилось все красивее. Вдали виднелись ворота. Вдруг я увидала, что посреди
поля идут монашествующие, все больше полками, в белых, светлых и парчовых
мантиях, в золотых и серебряных венцах.
Много шло святителей в золотых одеждах, в
венцах и с крестами. В пятом полку узнала своего священника, очень
хорошей жизни.
Впереди монахинь шли игуменьи
с посохами. Много узнала своих умерших сестер. Некоторые рясофорные были в
мантиях белых с золотыми венцами, а другие в белых с серебряными венцами. У
некоторых были букеты из чудных цветов. Все знакомые монахини кланялись мне и
улыбались, а одна послушница сказала: «Феклушка, и ты пришла к нам! Да не
совсем – вернешься обратно».
Во главе священства шел
святитель в митре, весь в золоте и с крестом в руке. В пятом полку узнала трех
иеромонахов большого Тихвинского монастыря, в том числе и отца Клавдиана с
крестами в руках. Все они были веселы и все как будто в одних годах, лет
тридцати. А мирские шли по краям с двух сторон, их было так много, как бы в
воздухе комаров и все они проходили в ворота.
Вдруг явился около меня седой старичок в
блестящей одежде и в крестах, я узнала в нем святителя Николая: «Пойдем, теперь
надо возвратиться обратно».
И мы с ним пошли. Тут я никого
не видала. Пришли мы на другое поле, которое похоже на нашу сенокосную полянку,
только течение реки как будто другое, с восточной стороны. На этом поле я
увидела своих монахинь и послушниц, которые косили траву, а некоторые гребли
сено, и светло было у них. Они пели очень хороший псалом: «Пресветлый Ангел мой
Господень».
Вдруг в воздухе точно блеснуло
что-то и я увидела небольшой венчик над тем местом, где работали наши. Он
золотой и все делался больше и больше и то он поднимался, то опять опускался. А
с восточной стороны идет точно игуменья с посохом в руках, а сама все крестит
всех, но я не узнала, которая игуменья.
Тут я оглянулась и посмотрела
за реку, там было очень темно. На самом берегу стояли наши, живущие в монастыре.
Волосы у них были распущены. Им, по-видимому, хотелось перейти на эту сторону,
но только они подойдут ближе, берег реки начинает обваливаться, и они вместо
того, чтобы приближаться, все отдалялись. Мне стало их очень жаль. Вдруг, в это
время явился ко мне в облачении с крестом о. Клавдиан. Он сказал мне: «Не
говори никому, кого ты видела за рекой, они, быть может, милосердием Божиим и
покаются».
После этих слов я опять
увидела около себя святителя Николая, он сказал мне: «Теперь пойдем, я провожу
тебя». И точно, мы пришли в келью, и он скрылся.
Вдруг открывается дверь в келью
и входит умершая наша матушка игуменья Рафаила, в парчовой блестящей мантии и в
венце на голове. За ней входит другая монахиня, высокая, черная, а одежда на
ней еще светлее, на голове корона. Она стояла позади матушки игуменьи и
улыбалась, а матушка подошла ко мне и сказала: «Вот ты теперь больна,
пособоруйся и поправишься». Тут матушка три раза перекрестила меня. Я спросила:
«Матушка, кто это с вами?». Матушка ответила мне: «Это наша благоверная царица,
схимонахиня Дарья». Она стоит и улыбается, издали перекрестила меня и они обе
скрылись.
После этого я проснулась,
окинула взглядом всю келью, и какая грязная и мрачная показалась она мне после
того, что я видела. Сначала никого не узнала, кто был около меня, такие они мне
показались дурные, черные, после тех, каких я видела в поле и которые шли
полками.
Немного погодя я совершенно
пришла в себя, узнала всех и первое слово мое было к ним: «Девушки, не делайте
никому зла. Что будет вам на том свете за зло, страшно и подумать».
После этого сновидения она
пролежала в постели пятнадцать дней, была очень слаба, можно сказать,
находилась между жизнью и смертью. Сильный был у нее страх. Все ночи горела
лампа и каждую ночь двое или трое приходили к ней спать. С одной своей старшей
она боялась оставаться. Так она была слаба, что когда приходилось вставать с
постели и не успевали ее поддержать, то она падала на пол.
В девятнадцатый день вечером
ее соборовали, с Трудом она могла стоять. Во время Евангелия ее поддерживали
под руки, по прочтении же последнего она почувствовала крепость, какую-то
особую бодрость, и с этого дня стала поправляться, и теперь совершенно здорова,
ходит на все послушания. Страх ее также прошел.
Девица эта живет в монастыре
семнадцать лет, почти неграмотная, с трудом читает Псалтирь, целыми днями
находится в монастырских послушаниях, весьма хорошей жизни, усердная в труде,
кроткая, скромная, одним словом, живущая в страхе Божием. В настоящее время ей
тридцать три года. Несколько лет она жила при больной старице и ходила за нею
безропотно. Первое время она и говорила плохо, так как в их деревне Олонецкой
губернии особое наречие. Об участи праведных и грешных она мало имеет понятия,
так что воображение на нее не могло действовать» (Взято из Почаевского Листка,
а также из Афонского Листка, изданного обителью Вознесения Господня, на котором
отмечено: «Перепечатано с дозволенного цензурою»).
Комментариев нет:
Отправить комментарий